- Слово должно быть по росту мысли
В. О. Ключевский
|
Tired with all these, for restful death I cry, As to behold desert a beggar born, And needy Nothing trimm'd in jollity, And purest faith unhappily forsworn, And guilded honour shamefully misplaced, And maiden virtue rudely strumpeted, And right perfection wrongfully disgraced, |
And strength by limping sway disabled, And art made tongue-tied by authority, And Folly (Doctor-like) controlling skill, And simple Truth miscall'd Simplicity, And captive good attending Captain ill: Tired with all these, from these would I be gone, Save that, to die, I leave my love alone. |
Простейший пример — словосочетание « a beggar born » во второй строке оригинала. Какой словарь ни возьми, хоть увесистый печатный, хоть компактный электронный, любой из них покажет, что речь в этих английских словах идет о прирожденном попрошайке. Именно попрошайке, а не нищем. Ведь попрошайками очень часто бывают вовсе не нищие люди. Но врожденная склонность все равно заставляет их клянчить себе звания, должности, гонорары, гранты и так далее и тому подобное.
Не менее полезно просмотреть и произведения самого Шекспира, чтобы убедиться, что вовсе не врут все словари. Встречающиеся в этих произведениях выражения: “a gentleman born”, “a Britain born”, “a devil born” — имеют именно тот самый смысл, на который и указывают все словари.
Впрочем, как уже отмечал автор этой заметки, есть пример и вовсе элементарный. Сводится он к полнейшему игнорированию читателями этого сонета сделанных Шекспиром выделений некоторых слов строчными буквами. И что заставляет людей, видящих эти выделения, не утруждать себя выяснением их смысла, пусть решают сами читатели этой заметки. Не менее полезно решить, по какой причине эти, сделанные в оригинале выделения напрочь исчезают во многих перепечатках этого сонета и в их переводах.
В общем, короче, самую главную трудность в этом сонете представляет собой сочетание “as to behold”. При этом, похоже, никто из читателей оригинала не утруждал и не утруждает себя выяснением, что выражает даже просто “behold”, хотя на необходимость этого указывают все те же словари.
Ведь даже для русских должно быть очевидно, что видеть и смотреть — это не совсем одно и тоже. И русским тоже полезно знать, что не одно и то же это и на английском языке, в том числе у самого Шекспира.
Наиболее ярко и отчетливо это выражается в словах Яго в первой сцене пятого акта трагедии «Отелло»:
|
What? look you pale? - O, bear him [out] o' th' air. Stay you, good gentlemen. - Look you pale, mistress? - Do you perceive the gastness of her eye? - Nay, [an'] you stare, we shall hear more anon. - Behold her well; I pray you look upon her. Do you see, gentlemen? Nay, guiltiness will speak, Though tongues were out of use. |
А.Д.Радлова перевела эти слова так: Постойте, господа. Что так бледны вы? Заметили испуг в ее глазах? Вглядитесь пристальней, - еще узнаем; Смотрите, я прошу вас, на нее! Вы видите? Нет, говорит вина, Когда язык молчит! |
|
Отмечает Шекспир различие глаголов «видеть» и «смотреть» и в сонете 12:
When I do count the clock that tells the time, And see the brave day sunk in hideous night; When I behold the violet past prime, And sable curls [all] silver'd o'er with white; |
А.Финкель перевел эти строки вполне точно: Когда слежу я мерный ход часов, И вижу: день проглочен мерзкой тьмой; Когда гляжу (смотрю — Авт.) на злую смерть цветов, На смоль кудрей, сребримых сединой… |
И тут можно вернуться к выражению “a beggar born”. Ведь тем, для кого в случае с этим выражением будут не указ любой словарь и любое произведение Шекспира, не будут указом и любая грамматика английского языка и любое произведение Шекспира, ясно и точно указывающие, как надо понимать и переводить инфинитив в функции обстоятельства цели. А ведь в сонете этот инфинитив “to behold” написан Шекспиром еще и в связке с “as”.
Короче, каждому человеку, сущностью человека обладающему, должно быть понятно, что со смыслом этого сочетания “as to behold” надо тщательно разобраться и что это разбирательство требует определенных усилий.
Естественно, наверное, будет не по-человечески безапелляционно заявлять, что ни один из читателей или переводчиков этого сонета не прилагал усилий, чтобы разобраться в его смысле. Но уже из приведенных примеров очевидно, что приложенных ими усилий оказалось совершенно недостаточно.
При этом некоторые читатели пошли еще дальше. Не сумев разобраться в смысле сонета или явно желая, чтобы это не смогли сделать и все другие читатели, эти некоторые читатели пошли на прямой подлог, на очевидную подлость по отношению к Шекспиру. Они стали впечатывать во второй строке оригинала сонета запятую после слова “as”.
Автор этой заметки сразу же может согласиться, что отсутствие этой запятой после “as” в тексте сонета в первом издании 1609 года объясняется всего-навсего общей неряшливостью этого издания, осуществленного, как полагают, без участия автора этого сонета.
Автор этой заметки сразу же согласится, что отсутствие необходимой запятой просто проглядели люди, инициировавшие второе издание сонетов в 1640 (!) году, хотя посвящение в этом издании указывает, что люди, его осуществившие на деле любили и понимали Шекспира так, как его не любят и не понимают до сих пор.
Но автор этой заметки согласится с этим только при одном условии — если ему предъявят хоть какой-нибудь, в любое время напечатанный в Англии текст, в котором наличие запятой после “as” не признавалось бы явной опечаткой или явной безграмотностью.
В некоторых откликах на некоторые заметки автора ему уже указывалось на недопустимую грубость эпитетов, которыми он награждает переводчиков произведений Шекспира и людей, читавших и читающих эти произведения на языке оригинала. Автору указывалось, что именно его грубость часто мешает воспринимать его аргументы, какими бы неопровержимыми они не были.
И автор этой заметки эти указания старается по возможности учитывать. Но в данной заметке просто должен без обиняков заявить, что непонимание сонета 66 В.Шекспира отражает или дикость, или бесчеловечность его читателей и переводчиков, или явную их подлость. И расстояние между первыми двумя и последним качествами — всего-навсего один печатный знак.
Время бесславия
«И сильный будет отрепьем, и дело его – искрою; и будут гореть он и вместе – и никто не потушит» \Ис.1,31\. Вот пришло в страну время бесславия, когда любые усилия оказываются тщетными или оборачиваются против человека. Свет высокого идеала очищает воздух и расправляет плечи – но воспользоваться им могут только избранные. Люди волевые и энергичные, умеющие ставить цели и добиваться их исполнения. Тогда сильный становится из человека-животного героем и дела его вдохновляют потомков. Время, когда это происходит, наполняет сказки и составляет архетип нации. Иное время наполняет души мерзостью запустения.
Нет идеала выше религиозного – все остальные ниже и грубее его по определению. Только он способен дать поклоняющемуся искренне волю к выполнению долгосрочных программ – таких, которые нередко переживают самого человека. Снижение идеала и потеря веры отнимает желание ставить большие задачи: наступает время мелких идей у людей и народа в целом. Всё постепенно ограничивается личными житейскими планами, о которых забывают на следующий день. Вязкость среды растёт, ибо мелочность как эпидемия поражает общество. Подлый народ ликует – это его время пришло.
Атеизм незаметно для носителей опошляет все высокие порывы. Множатся лютые завистники – как микробы в гниющей ране. Люди всё меньше доверяют друг другу и соревнуются в подлости. Сильный человек всегда сопротивляется влиянию среды – но до известных пределов. Лишенный морального авторитета и окруженный пошляками, он либо опускается до общесоциальных задач примитивного толка, либо пытается играть Дон Кихота. То есть геройствует не к месту и не ко времени, превращаясь в посмешище для черни. Подлый люд, наглея от безнаказанности, вытаптывает любые ростки всего, что выше его понимания. Все общественные институты поворачиваются против героя: судебные иски, газетная травля и всеобщий остракизм ждут человека, действующего из высших интересов. В лучшем случае пророков замалчивают, но чаще побивают камнями – под улюлюканье толпы и молчаливое одобрение книжников и фарисеев.
Героем проклятого времени является ловкий сверх меры подлец – принципиальный предатель и зубоскал. Сильного человека предают все и сразу – а потом смотрят, как он сгорает в пламени собственных идей. И не находится человека, который бы его потушил. В это время слабые радуются горю сильных – но от этого они не становятся сильнее. И раб, презирающий господина, не становится свободным – только подтверждает свою ничтожность.
Леонид Багмут Книга Иова - очерк нравов Древнего Израиля - 10
Время, потраченное зря
Продукты творчества живут своей собственной жизнью. Одни с самого начала только пищат и пачкают пелёнки, другие — молча стоят на полке. Это не значит, что они не живут — просто их жизнь не похожа на нашу.
Любое творчество на земле с самого начала втиснуто в узкие рамки известного шаблона: «по образу и подобию». Бог сотворил нас по своей мерке и тем самым установил закон природы. Чтобы человек не творил — он творит только себя — и ныне, и присно и во веки веков.
Обойти закон, зачать жизнь вне Прокрустова Ложа Образа и Подобия кончаются печально. Бесталанный творец, выворачиваясь на изнанку, имеет на выходе только собственные фекалии: вот всё, что могу, дорогие мои! Вы только посмотрите, как захватывающе интересно и сочно они дышат новизной! Многие действительно смотрят с интересом. Человек талантливый, в попытке убежать от самого себя, доходит до самой сути. И просыпается в сумасшедшем доме или тюрьме.
Куда деваются продукты творчества? Дети идут дорогою отцов: никуда не сворачивая и всё по кругу. Люди, обречённые на растительное существование, идут дорогой многолетних трав: луга густеют год от года, чтобы там ни было. Столетний дуб украшает поле, и какая трава не мечтает стать хотя бы берёзой? Но вот молния сжигает несгибаемого человека: торчит один обгорелый ствол как вызов небу и вкусам травы.
С кого взыскать убытки и где найти управу на удары Судьбы? Трава пожухла, потому что пришла зима. Но какая трава мыслит в терминах серьёзного времени? Она неустанно кричит о гекатомбах жертв и страшном геноциде, и ничем не остановить её ламентаций. Но если жизнь уже отняли, а смерть никак не торопится? Это время задавать экзистенциальные вопросы: «Скажу Богу: не обвиняй меня, объяви мне, за что ты со мной борешься?» \Иов 10,2\. Ребёнок выбрасывает некогда горячо любимые игрушки на свалку. Они молча лежат в грязи, спрашивая тускнеющий образ своего хозяина: за что? Да ни за что: просто мальчик подрос и короткие штанишки ему больше не к лицу. А что к лицу? Да следующие штанишки — подлинее… И напрасно вопрошать в горести своей: «Хорошо ли для тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?» \Иов 10,3\.
Рукопись бросают в огонь за ненадобностью — как никому не нужную и только огорчающую душу творца. Мужчина оставляет женщину за ненадобностью — как нелюбимую и угнетающую душу его. Папа Карло разбирает Буратино на деревяшки, нужные для совсем другой истории. А они дружно и с надрывом кричат ему: «Что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне, хотя знаешь, что я не беззаконник и некому избавить меня от рук Твоих?» \Иов 10,6-7\.
Творение, пытаясь продлить своё существование, всё напоминает Творцу о своей цене. Ну разве не жалко тебе трудов и усилий душевных, затраченных на меня? «Твои руки трудились надо мною, и образовали всего меня кругом — и Ты губишь меня?» \Иов 10,8\ — спрашивает Буратино. «Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?» \Иов 10,9\ — вопрошает сын Евы. «Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня» \Иов 10,10\ — причитает восковая фигурка.
Но Бог молчит: Он совсем не обязан отчитываться перед человеком о своих действиях. Кроме того, это невозможно в принципе: закон о неисповедимости путей Господних никто не в силах отменить. А может быть, что Творец просто торопится избавиться от творения, потому что оно отравляет ему душу сознанием неудачи и напоминает о времени, потраченном зря.
Лягушонок
Пока происходило злополучное вышеописанное событие с Вампиром и Самын, Мёкё, конечно, не бездельничал. Его усердию не было предела. Он носился с подносами раскатанного теста для боорсоков от кухни до казанов под навесом, как угорелый, всячески демонстрируя Кане свою ловкость и преданность к ней.
- В конце концов, важны не годы жизни, а жизнь в эти годы
Авраам Линкольн
Авраам Линкольн
Архив рассылок www.tolstobrov.ru , приципы формирования функционального коллектива авторов www.tolstobrov.ru/fun/
