Иеремия спасает рынок недвижимости
Никогда не угадаешь, что сделает человек вроде бы хорошо знакомый. Только смерть прерывает превращения человеческие, а пока жив – он есть источник неожиданностей. Что может быть общего у пророка с рынком недвижимости? Даже помыслить невозможно о том, что он станет его активным участником. Тем более – Иеремия, который всегда позиционирует себя как юродивого и несгибаемого диссидента.
Случилось так, что столица мира была вновь осаждена неприятелем. Собственно, осада шла волнами, потому что халдеям периодически не хватало продовольствия и они были вынуждены отлучаться для очистки соседних деревень. Так что кольцо осады то сжималось – то разжималось. Во время ослабления натиска иерусалимцы немного укреплялись духом – перед следующими схватками. А как халдеи возвращались под стены города, гружёные добычей, так начинались плачь и скрежет зубовный.
Иеремия же всё это время неустанно ведёт пораженческую агитацию и пропаганду, утверждая, что это Господь послал захватчиков на Иерусалим за грехи его. И громко призывал народ к покаянию и добровольной сдачи в плен. Его бы давно убили – но как пророк он доказал свои профессиональные способности, а такое дорогого стоит. Кроме того, он страдал эпилепсией – и люди как-то привыкли не очень обращать внимание на истерику больного человека. Кроме того, Иеремия был признанный юродивый, на которого население смотрело, как на забаву и городскую достопримечательность: не даром же он всё время жалуется, что его никто не слушает и все смеются тому, что он говорит. Это эффект Кассандры: тот, кто говорит действительно важное, выглядит дурачком и маргиналом. А ловкие жулики и краснобаи всегда уважаемы и исполнены собственной важности. Таков закон человеческого общежития.
Но всему же есть свой предел: Иеремия так долго пропагандирует необходимость 70-летнего очистительного рабства для еврейского народа, что идея постепенно начинает проникать в массы. Власти предержащие это заметили и огорчились: капля таки точит камень частым паденьем. Моральный дух защитников города снижается – но растёт численность пятой колонны, в которую начинают вливаться люди сильные. Царь вызвал пророка на ковёр и по-отечески, ласково стал уговаривать его снизить накал антиизраильщины в своих лекциях и перевести их в более конструктивное русло. Но Иеремия ответил начальствующему в городе, что он говорит только то, что ему велит Господь, причём под страхом смерти. И что Бога он боится больше, чем царя. Руководству пришлось подвергнуть пророка превентивному заключению. Тюрьма в древнем Иерусалиме была просто участком царского двора, где сидела охрана и узники. Никто Иеремию не бил и в колодки не одевал: ему только не разрешили выходить из тюрьмы. А гостей принимать он мог сколько угодно. В тюрьме у него случилось видение, касающееся рынка недвижимости: ему велели во сне купить участок земли, который ему должны предложить завтра. Положение же на рынке земли было совершенно безнадёжным: город снова в осаде и жителей его вот-вот приберёт смерть. Рынок просто рухнул – ибо кому в такой ситуации нужно больше 2-х метров земли на душу? Самое время её продавать и ни в коем случае не покупать: цены на недвижимость упали до самого низкого уровня.
На следующий день в тюрьму приходит двоюродный брат Иеремии и просит его купить семейный участок – родственники очень оскудели и продают последнее. Вместо того, чтобы поднять брата на смех, пророк решает использовать казус для своей агитации и соглашается. Землю в такой ситуации покупает только сумасшедший: по Иерусалиму пробежал слух о неслыханном деле и народу в зиндан набралось видимо-невидимо. У них на глазах неспешно выполняются все юридические формальности и взвешивается на весах серебро в уплату. Иеремия торжественно вручает купчую запись своему юрисконсульту и громко просит его хранить её долго и тщательно, ибо земля здесь снова будет покупаема. \Иер.32,8-15\. Досужие иерусалимчане развесили уши и не знают что и думать по этому случаю.
Между тем Иеремия, закончив дела низменные, стал громко молиться, пользуясь сугубым вниманием аудитории. Молитва эта, как и сам человек, представляла была причудливой смесью возвышенного и земного. Сначала он славит Господа и благодарит Его за милость: у него на глазах беззаконие отцов возвращается в горло детей. Потом вспоминает о том, как Моисей вывел народ из Египта и как трудно ему было вести необузданных нечестивцев, и сколько их ему пришлось ликвидировать за скандальность и недоверие. Со скорбью отмечает, как евреи возгордились и отвернулись от Него – но вот большая радость: скоро уже их всех вырежут захватчики. И спрашивает внезапно: так зачем же Ты велел мне купить землю гибнущую?
Творец ответил ему немедленно и как обычно: развёрнутой проповедью. Сначала Он посетовал на вопиющую неблагодарность ИБН – пока они еле дышали, то цеплялись за его подол, как ребёнок за материнскую юбку. А как отъелись – тут же перестали узнавать на улице. За это нечестие ныне большая часть из них будет уничтожена за грехи, накопленные в течение многих поколений. Но земля эта пустой не останется: Я соберу всех рассеянных на чужбине, очищенных длительными страданиями от скверны чужого идеала и верну обратно. И заключу с ними новый завет, ибо старый уже уничтожен предательством этих людей. Но с их правнуками всё будет иначе: Я вложу в их сердце прямое знание сути вещей так, что они будут бояться Меня во все дни жизни своей. И страх перед Богом будет такой, что они более не отступят от закона. И тогда я посажу их на этой земле твёрдо \Иер.32, 37-41\. Так что землю эту будут покупать и ценится она будет высоко.
Но это ещё не всё: люди, толкущиеся на улицах города, разнесли проповедь Иеремии о рынке недвижимости – но бизнесмены народ недоверчивый. Спустя некоторое время капитаны иерусалимского бизнеса явились в тюрьму и попросили повторить странные прогнозы на предмет социально-экономических перспектив Израиля. Господь внял их молитвам и обратился к пророку с длинным откровением, дабы успокоить сомневающихся. Снова и снова в преамбуле пророчества Иеремия долго выговаривал слушателям за то, что они утратили все идеалы и творят разные беззакония. Деловые люди на сей раз не торопили его и не смеялись над ним: все понимали – у проповедника работа такая. Завершив инвективу, Иеремия уверенно толкует о грядущем хозяйственном возрождении Израиля, поднимании его с колен и прочих прельстительных вещах. «Так говорит Господь: на этом месте, о котором вы говорите: «оно пусто, без людей и без скота» - в городах иудейских и на улицах Иерусалима, которые пусты, без людей, без жителей и без скота – опять будет слышен голос радости и голос веселия, голос жениха и голос невесты» \Иер. 33,10-11\. Долго-долго ещё говорил деловым людям пророк, какие тут будут тучные пажити и обильные стада, сколь много будет детей и радости человеческой. Нигде не написано, но надо полагать, что после таких откровений вся социально-политическая ситуация в городе стабилизировалась. А то, что Иеремия говорил про то, что такое благо станется только через три поколения, люди пропустили мимо ушей – как прогноз неприятный и потому – неправильный.
|
|
* * *
Куда дорога приведёт?
Вообрази губернский город.
Расколот календарный год –
Не слишком стар, не слишком молод.
Герой, покинувший вокзал,
Отверг назойливость таксистов –
От скоростей давно устал,
Ведь в прошлой жизни был неистов.
Хватает будничных забот,
Герою нынче не до виста.
А лето пышное цветёт,
Но воздух погрубей батиста.
Губернский старый городок.
О нет! Губернским был когда-то.
Как много прожито годов!
Как много чисел! Где же даты?
Достаточно житейских драм –
Мы, к сожаленью, только люди,
Спешим по крохотным делам,
Соседей, родственников судим.
И – предпочтительней уют.
О, как приятно бить баклуши.
Мой эгоизм есть абсолют!
Мертвеют постепенно души.
Грохочет пыльный грузовик,
Везёт неведомые грузы.
У бакалеи стал старик,
Безденежье есть род обузы.
Ну а идущий – кто таков?
Герой, сошедший с электрички,
К реальности насколь суров?
Жаль, не в ходу сегодня брички.
Куда идёт? Хоть в никуда.
Приехал, вероятно, в гости.
Иные любим города,
В других – заходимся от злости.
Воспоминания всегда
Влияют сильно на судьбину.
Когда не нравится среда,
То хочется отдаться сплину.
Окно открытое. Герань
Горит, горит, не обжигая.
И дремлет кот. Куда ни глянь
Повсюду жизнь. Порой блажная.
Окно вон то – как натюрморт.
Густеет жизнь. Мигает сонно
Огромный кот – он распростёрт
На подоконнике неровном.
Да, здесь живут не первый год –
Домишка старый покосился.
Выходит некто из ворот,
А дома сумрак разместился.
Представим лучше дачный рай,
Ваш домик скрыт в зелёной пене.
Бездельничать ужасно рад
Герой, а с ним играют тени.
На карте место показать
Легко – да незачем, наверно.
Жаль, от себя не убежать –
Банально это, очень скверно.
А думать о высоком лень,
Хоть от спанья гнетёт усталость.
Однако, кончен новый день,
И…отчего томит усталость?
Всё происходит в свой черёд.
Старик шуршит своей газетой.
А молодёжь гулять идёт,
Парк примет их порою летней.
Но, как известно, голова
Болит едва ли за чужого.
Что лучше – люди иль слова?
Напрасно сказанное слово
В зачёт не примут…и оно
В огромный вязкий омут канет.
Чернеет старое окно.
И на душе погано станет.
Герой на камень налетел –
Хватил, наверно, братец лишку.
Усвоить норму не сумел,
И не сдержать теперь отрыжку.
Жизнь не представить без прикрас,
Пугает в тексте опечатка.
-Я снова думаю о вас,
моё признанье будет кратко…
Я представляю патефон,
Который мучает пластинку.
И растворит героя фон,
Вбирая чёткую картинку.
Стоят окрестные леса.
Они – за городской чертою.
Давно чужие голоса
Постыли всякому герою.
Я б может щёголем примчал
В слепой губернский городишко.
Жизнь и начало и финал
Мешает, не любя излишка.
|
Читать поэму целиком
|